Т манн марио и волшебник краткое содержание. О чем предупреждал Томас Манн в новелле «Марио и волшебник»? Художественные особенности новеллы «Марио и волшебник»

Вспоминать наше пребывание в Toppо-ди-Венере и всю тамошнюю атмосферу тягостно. С самого начала в воздухе ощущалось раздражение, возбужденность, взвинченность, а под конец еще эта. история с ужасным Чиполлой, в чьем лице роковым и вместе с тем впечатляющим образом словно бы нашло свое воплощение и угрожающе сгустилось все специфически злокачественное этого настроения. То, что при страшной развязке (развязке, как нам казалось потом, заранее предначертанной и, в сущности, закономерной) присутствовали наши дети, было, конечно, прискорбно и непозволительно, но нас ввела в заблуждение мистификация, к которой прибегнул этот весьма необычный человек. Слава богу, дети так и не поняли, когда кончилось лицедейство и началась драма, и мы не стали выводить их из счастливого заблуждения, что все это было игрой.

Торре расположен километрах в пятнадцати от Портеклементе, одного из самых популярных курортов на Тирренском море, по-столичному элегантного и большую часть года переполненного, с нарядной, застроенной отелями и магазинами эспланадой вдоль моря, с пестрящим кабинками, флажками песочных замков и загорелыми телами, широченным пляжем и шумными увеселительными заведениями. Поскольку пляж, окаймленный рощей пиний, на которую смотрят сверху ближние горы, покрыт вдоль всего побережья тем же мелким песком, удобен и просторен, не мудрено, что чуть поодаль вскоре возник менее шумный конкурент. Торре-диВенере, где, впрочем, напрасно будешь озираться в поисках башни, которой поселок обязан своим названием, представляет собой как бы филиал соседнего большого курорта и на протяжении ряда лет был раем для немногих, приютом для ценителей природы, не опошленной светской толпой. Но, как это водится с такими уголками, тишине давно пришлось отступить еще дальше по побережью, в Марина-Петриера и бог весть куда; свет, как известно, ищет тишины.и ее изгоняет, со смешным вожделением набрасываясь на нее и воображая, будто способен с ней сочетаться и будто там, где пребывает она, может находиться и он; что говорить, даже раскинув в ее обители свою ярмарку, он готов верить, что тишина еще осталась.

Вот и Торре, хотя он пока еще и поспокойнее и поскромнее, чем Портеклементе, уже вошел в моду у итальянцев и приезжих из других стран.

В международный курорт больше не едут или не едут в прежней мере, что не мешает ему оставаться шумным и переполненным международным курортом; едут чуть подальше, в Торре, это даже шикарнее, а кроме того, дешевле, причем притягательная сила этих достоинств остается неизменной, хотя сами достоинства исчезли. Торре обзавелся «Гранд-отелем», расплодились бесчисленные пансионы с претензиями и попроще, так что владельцы и наниматели вилл и садиков в сосновой роще, над морем уже не могут похвастаться покоем на пляже; в июле – августе там точно та же картина, что и в Портеклементе: весь пляж кишмя кишит гомонящими, галдящими, радостно гогочущими купальщиками, которым неистовое солнце лохмотьями сдирает кожу с шеи и плеч; на искрящейся синеве покачиваются плоскодонные, ядовито окрашенные лодки с детьми, и звучные имена, которыми окликают своих чад боящиеся потерять их из виду мамаши, насыщают воздух хриплой тревогой; а к этому добавьте еще разносчиков устриц, прохладительных напитков, цветов, коралловых украшений, cornetti al burre , которые, переступая через раскинутые руки и ноги загорающих, тоже по-южному гортанными и бесцеремонными голосами предлагают свой товар.

Так выглядел пляж в Торре, когда мы прибыли, – красочно, ничего не скажешь, но мы все же решили, что приехали слишком рано. Стояла середина августа, итальянский сезон был еще в самом разгаре – для иностранцев не лучшая пора, чтобы оценить прелесть этого местечка; Какая после обеда толчея в открытых кафе на променаде вдоль моря, хотя бы?

«Эсквизито», куда мы иногда заходили посидеть и где нас обслуживал Марио, тот самый Марио, о котором я намерен рассказать! С трудом найдешь свободный столик, а оркестры – каждый, не желая считаться с другими, играет свое! К тому же как раз после обеда ежедневно прибывает публика из Портеклементе, ибо, понятно, Торре излюбленная цель загородных прогулок для непоседливых отдыхающих большого курорта, и, по вине мчащихся взад и вперед фиатов, кусты лавров и олеандров по обочинам ведущего оттуда шоссе покрыты, как снегом, дюймовым слоем белой пыли – диковинная, однако отвратительная картина.

В самом деле, ехать в Торре-ди-Венере надо в сентябре, когда широкая публика разъезжается и курорт пустеет, или же в мае, прежде чем море прогреется настолько, чтобы южанин рискнул в него окунуться. Правда, и в межсезонье там не пусто, но куда менее шумно и не так заполнено итальянцами. Английская, немецкая, французская речь преобладает под тентами кабин на пляже и в столовых пансионов, тогда как еще в августе, по крайней мере в «Гранд-отеле», где мы за неимением частных адресов вынуждены были остановиться, такое засилие флорентийцев и римлян, что иностранец чувствует себя не только посторонним, но как бы постояльцем второго сорта.

Это мы с некоторой досадой обнаружили в первый же вечер по приезде, когда спустились обедать в ресторан и попросили метрдотеля указать нам свободный столик. Против отведенного нам столика, собственно, нечего было возразить, однако нас пленила выходящая на море застекленная веранда, которая, как и зал, была заполнена, но где еще оставались свободные места и на столиках горели лампочки под красными абажурами. Такая праздничность привела в восторг наших малышей, и мы по простоте душевной заявили, что предпочитаем столоваться на веранде, – тем самым, как оказалось, обнаружив полную свою неосведомленность, ибо нам с некоторым смущением разъяснили, что эта роскошь предназначается «нашим клиентам», «ai nostri client!». Нашим клиентам? Стало быть, нам. Мы ведь не какие-нибудь бабочки-однодневки, а прибывшие на три недели или месяц постояльцы, пансионеры. Впрочем, мы не пожелали настаивать на уточнении различия между нами и той клиентурой, что вправе кушать при свете красных лампочек, и съели наш pranzo за скромно и буднично освещенным столом в общем зале – весьма посредственный обед, безличный и невкусный гостиничный стандарт; кухня пансиона «Элеонора», расположенного на какие-нибудь десять шагов дальше от моря, показалась нам потом несравненно лучше.

Туда мы перебрались всего через три или четыре дня, даже еще как следует не освоившись в «Гранд-отеле» – и вовсе не из-за веранды и красных лампочек: дети, сразу подружившись с официантами и посыльными, без памяти радуясь морю, очень скоро и думать забыли о красочной приманке. Но с некоторыми завсегдатаями веранды или, вернее, с пресмыкавшейся перед ними дирекцией отеля тотчас возник один из тех конфликтов, которые способны с самого начала испортить все пребывание на курорте. Среди приезжих была римская знать, некий principe Икс с семейством, номер этих господ находился по соседству от нашего, и княгиня, великосветская дама и вместе с тем страстно любящая мать, была напугана остаточными явлениями коклюша, который оба наши малыша незадолго перед тем перенесли и слабые отголоски которого еще изредка по ночам нарушали обычно невозмутимый сон нашего младшего сына. Сущность этой болезни не очень ясна, что оставляет простор для всяких предрассудков, а потому мы нисколько не обиделись на нашу элегантную соседку за то, что она разделяла широко распространенное мнение, будто коклюшем заражаются акустически, – иначе говоря, попросту опасалась дурного примера для своих детей. По-женски гордясь и упиваясь своей знатностью, она обратилась в дирекцию, после чего облаченный в непременный сюртук управляющий поспешил с превеликим сожалением нас известить, что в данных обстоятельствах наше переселение во флигель отеля совершенно обязательно. Напрасно заверяли мы его, что эта детская болезнь находится в последней стадии затухания, что она фактически преодолена и не представляет уже никакой опасности для окружающих.

Томас Манн

Марио и волшебник

Вспоминать наше пребывание в Toppо-ди-Венере и всю тамошнюю атмосферу тягостно. С самого начала в воздухе ощущалось раздражение, возбужденность, взвинченность, а под конец еще эта. история с ужасным Чиполлой, в чьем лице роковым и вместе с тем впечатляющим образом словно бы нашло свое воплощение и угрожающе сгустилось все специфически злокачественное этого настроения. То, что при страшной развязке (развязке, как нам казалось потом, заранее предначертанной и, в сущности, закономерной) присутствовали наши дети, было, конечно, прискорбно и непозволительно, но нас ввела в заблуждение мистификация, к которой прибегнул этот весьма необычный человек. Слава богу, дети так и не поняли, когда кончилось лицедейство и началась драма, и мы не стали выводить их из счастливого заблуждения, что все это было игрой.

Торре расположен километрах в пятнадцати от Портеклементе, одного из самых популярных курортов на Тирренском море, по-столичному элегантного и большую часть года переполненного, с нарядной, застроенной отелями и магазинами эспланадой вдоль моря, с пестрящим кабинками, флажками песочных замков и загорелыми телами, широченным пляжем и шумными увеселительными заведениями. Поскольку пляж, окаймленный рощей пиний, на которую смотрят сверху ближние горы, покрыт вдоль всего побережья тем же мелким песком, удобен и просторен, не мудрено, что чуть поодаль вскоре возник менее шумный конкурент. Торре-диВенере, где, впрочем, напрасно будешь озираться в поисках башни, которой поселок обязан своим названием, представляет собой как бы филиал соседнего большого курорта и на протяжении ряда лет был раем для немногих, приютом для ценителей природы, не опошленной светской толпой. Но, как это водится с такими уголками, тишине давно пришлось отступить еще дальше по побережью, в Марина-Петриера и бог весть куда; свет, как известно, ищет тишины.и ее изгоняет, со смешным вожделением набрасываясь на нее и воображая, будто способен с ней сочетаться и будто там, где пребывает она, может находиться и он; что говорить, даже раскинув в ее обители свою ярмарку, он готов верить, что тишина еще осталась.

Вот и Торре, хотя он пока еще и поспокойнее и поскромнее, чем Портеклементе, уже вошел в моду у итальянцев и приезжих из других стран.

В международный курорт больше не едут или не едут в прежней мере, что не мешает ему оставаться шумным и переполненным международным курортом; едут чуть подальше, в Торре, это даже шикарнее, а кроме того, дешевле, причем притягательная сила этих достоинств остается неизменной, хотя сами достоинства исчезли. Торре обзавелся «Гранд-отелем», расплодились бесчисленные пансионы с претензиями и попроще, так что владельцы и наниматели вилл и садиков в сосновой роще, над морем уже не могут похвастаться покоем на пляже; в июле – августе там точно та же картина, что и в Портеклементе: весь пляж кишмя кишит гомонящими, галдящими, радостно гогочущими купальщиками, которым неистовое солнце лохмотьями сдирает кожу с шеи и плеч; на искрящейся синеве покачиваются плоскодонные, ядовито окрашенные лодки с детьми, и звучные имена, которыми окликают своих чад боящиеся потерять их из виду мамаши, насыщают воздух хриплой тревогой; а к этому добавьте еще разносчиков устриц, прохладительных напитков, цветов, коралловых украшений, cornetti al burre, которые, переступая через раскинутые руки и ноги загорающих, тоже по-южному гортанными и бесцеремонными голосами предлагают свой товар.

Так выглядел пляж в Торре, когда мы прибыли, – красочно, ничего не скажешь, но мы все же решили, что приехали слишком рано. Стояла середина августа, итальянский сезон был еще в самом разгаре – для иностранцев не лучшая пора, чтобы оценить прелесть этого местечка; Какая после обеда толчея в открытых кафе на променаде вдоль моря, хотя бы?

«Эсквизито», куда мы иногда заходили посидеть и где нас обслуживал Марио, тот самый Марио, о котором я намерен рассказать! С трудом найдешь свободный столик, а оркестры – каждый, не желая считаться с другими, играет свое! К тому же как раз после обеда ежедневно прибывает публика из Портеклементе, ибо, понятно, Торре излюбленная цель загородных прогулок для непоседливых отдыхающих большого курорта, и, по вине мчащихся взад и вперед фиатов, кусты лавров и олеандров по обочинам ведущего оттуда шоссе покрыты, как снегом, дюймовым слоем белой пыли – диковинная, однако отвратительная картина.

В самом деле, ехать в Торре-ди-Венере надо в сентябре, когда широкая публика разъезжается и курорт пустеет, или же в мае, прежде чем море прогреется настолько, чтобы южанин рискнул в него окунуться. Правда, и в межсезонье там не пусто, но куда менее шумно и не так заполнено итальянцами. Английская, немецкая, французская речь преобладает под тентами кабин на пляже и в столовых пансионов, тогда как еще в августе, по крайней мере в «Гранд-отеле», где мы за неимением частных адресов вынуждены были остановиться, такое засилие флорентийцев и римлян, что иностранец чувствует себя не только посторонним, но как бы постояльцем второго сорта.

Это мы с некоторой досадой обнаружили в первый же вечер по приезде, когда спустились обедать в ресторан и попросили метрдотеля указать нам свободный столик. Против отведенного нам столика, собственно, нечего было возразить, однако нас пленила выходящая на море застекленная веранда, которая, как и зал, была заполнена, но где еще оставались свободные места и на столиках горели лампочки под красными абажурами. Такая праздничность привела в восторг наших малышей, и мы по простоте душевной заявили, что предпочитаем столоваться на веранде, – тем самым, как оказалось, обнаружив полную свою неосведомленность, ибо нам с некоторым смущением разъяснили, что эта роскошь предназначается «нашим клиентам», «ai nostri client!». Нашим клиентам? Стало быть, нам. Мы ведь не какие-нибудь бабочки-однодневки, а прибывшие на три недели или месяц постояльцы, пансионеры. Впрочем, мы не пожелали настаивать на уточнении различия между нами и той клиентурой, что вправе кушать при свете красных лампочек, и съели наш pranzo за скромно и буднично освещенным столом в общем зале – весьма посредственный обед, безличный и невкусный гостиничный стандарт; кухня пансиона «Элеонора», расположенного на какие-нибудь десять шагов дальше от моря, показалась нам потом несравненно лучше.

Туда мы перебрались всего через три или четыре дня, даже еще как следует не освоившись в «Гранд-отеле» – и вовсе не из-за веранды и красных лампочек: дети, сразу подружившись с официантами и посыльными, без памяти радуясь морю, очень скоро и думать забыли о красочной приманке. Но с некоторыми завсегдатаями веранды или, вернее, с пресмыкавшейся перед ними дирекцией отеля тотчас возник один из тех конфликтов, которые способны с самого начала испортить все пребывание на курорте. Среди приезжих была римская знать, некий principe Икс с семейством, номер этих господ находился по соседству от нашего, и княгиня, великосветская дама и вместе с тем страстно любящая мать, была напугана остаточными явлениями коклюша, который оба наши малыша незадолго перед тем перенесли и слабые отголоски которого еще изредка по ночам нарушали обычно невозмутимый сон нашего младшего сына. Сущность этой болезни не очень ясна, что оставляет простор для всяких предрассудков, а потому мы нисколько не обиделись на нашу элегантную соседку за то, что она разделяла широко распространенное мнение, будто коклюшем заражаются акустически, – иначе говоря, попросту опасалась дурного примера для своих детей. По-женски гордясь и упиваясь своей знатностью, она обратилась в дирекцию, после чего облаченный в непременный сюртук управляющий поспешил с превеликим сожалением нас известить, что в данных обстоятельствах наше переселение во флигель отеля совершенно обязательно. Напрасно заверяли мы его, что эта детская болезнь находится в последней стадии затухания, что она фактически преодолена и не представляет уже никакой опасности для окружающих.

Единственной уступкой нам было дозволение вынести случай на суд медицины, гостиничный врач – и лишь он, а не какой-нибудь приглашенный нами – может быть вызван для разрешения вопроса. Мы согласились на это условие, поскольку не сомневались в том, что таким образом и княгиня успокоится, и нам не придется перебираться. Приходит доктор, он оказывается честным и достойным слугой науки. Он обследует малыша, находит, что тот совершенно здоров, и отрицает какую-либо опасность. Мы полагаем себя вправе считать дело улаженным, как вдруг управляющий заявляет, что, несмотря на заключение врача, нам надлежит освободить номер и переселиться во флигель.

Такое раболепие возмутило нас. Вряд ли вероломное упорство, с которым мы столкнулись, исходило от самой княгини. Скорее всего, подобострастный управляющий просто не решился доложить ей заключение врача. Как бы то ни было, мы уведомили его, что предпочитаем вообще выехать, притом немедленно, – и стали укладываться. Мы могли так поступить с легким сердцем, потому что тем временем успели мимоходом побывать в пансионе «Элеонора», сразу приглянувшемся нам своим приветливо-семейным видом, и познакомиться с его хозяйкой, синьорой Анджольери, которая произвела на нас самое благоприятное впечатление.

Марио и волшебник — новелла , издана в 1929 году.

«Марио и волшебник» анализ

Главная идея «Марио и волшебник» — осуждение фашизма и диктатур в тогдашней Европе.

Жанр «Марио и волшебник» — новелла. В небольшом по содержанию произведении через напряженный, динамичный сюжет — события во время отдыха рассказчика, неожиданную развязку сеанса Чиполлы, воссоздана не только духовная и психологическая атмосфера 20-30-х годов в Италии, в Европе, но и выход из этой ситуации.

Тема «Марио и волшебник» : воспроизведение тревожной атмосферы, пропитанной идеями фашизма

Произведение как политическая аллегория. Суть аллегории составляет внутреннее сравнения определенного явления с другим, где конкретный образ является формой раскрытия абстрактного представления, суждения, понятия. Таким конкретным образом в новелле является Чиполла, поступки которого позволяют представить политику фашистов, политику тоталитарного режима.

Место действия . Итальянский курорт Toppe ди Венере в переводе означает Башня Венеры. Венера — богиня любви. Это название ассоциируется с вершиной любви, с городом, который предохраняет сама богиня Венера. Toppe ди Венере — город, который считали идиллическим уголком для немногих, хранилищем для тех, кто любит покой. Город привлекал бывшей тишиной, «которой здесь давно уже нет».

Главные герои «Марио и волшебник» : Рассказчик и его семья, официант Марио, госпожа Анджольери (хозяйка пансионата «Элеонора»), Джованотто, гипнотизер Чиполло

Форма повествования . От первого лица — рассказчика; субъективный рассказ очевидца события, который рассказывает ее через некоторое время.

Композиция «Марио и волшебник»

I ч. — Знакомство с курортом Toppe ди Венере.

II ч. — Изображение событий, которые произошли с семьей рассказчика.

III ч. — Сеанс Чиполлы, кульминацией которого является неприличный танец загипнотизированных зрителей, а развязкой — смерть Чиполлы.

Первая часть органично впитывает в себя две другие: читатель узнает, что во время отдыха рассказчика произошли драматические события. Все эти части объединяет рассказ рассказчика.

Два плана сюжета. Внешний — рассказ о сеансе Чиполлы, и внутренний, символический — это исследован в феномене «фокусника» тип «сильной личности».

Два мира. Мир детей и мир взрослых: рассказчик пытается защитить детей от драматических событий в мире взрослых. День — ночь: во второй части рассказывается о том, что происходит днем, а в третий — в темноте августовской ночи.

Основная мысль . Влияние антигуманной сущности тоталитарной системы на общечеловеческие нормы поведения, вера в победу здоровых начал.

Проблематика «Марио и волшебник»

Морально-этические проблемы :

  • изменение поведения людей, общечеловеческих нравственных ценностей, отношения между людьми;
  • проблема человеческих судеб;
  • проблема добра и зла антигуманной сущности идеологии тоталитаризма, нацизма и фашизма, манипулирования толпой, обезличивание людей;
  • внутренней свободы личности;
  • права человека на выбор в экстремальной ситуации;
  • соотношение толпы и тирана;
  • как общество могло допустить такую уверенную поступь фашизма по странами Европы, способно ли оно остановить этот безумие

Конфликт : добра и зла, порыва к свободе и порабощения, умных здоровых начал и демонизма, гармонии и хаоса, света и тьмы.

Художественные особенности новеллы «Марио и волшебник»

Модернистское идейное содержание при внешне реалистической форме.

Признаки реализма: много описаний (описание итальянских курортов), психологический анализ (переживания, мысли, состояние души рассказчика и его семьи), натуралистические подробности (изображение жертв Чиполлы).

Черты модернизма в произведении : пейзажи-символы, аллегории, по естественной картине показывают обобщения формы существования человечества; живописность произведения, обострение контрастов (импрессионизм), изображения характеров, настроений, чувств героев (экспрессионистические элементы), символика (сеанс Чиполлы и описание внешности фокусника, и его смерть), философичность и аллегоричность.

Сочинение по новелле Т. Манна «Марио и волшебник». Немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии (1929), автор философско-интеллектуальных романов, эссе, новелл. В его творчестве просматривается тема искусства и личности художника. Популярность Т. Манну приносит его первый роман «Будденброки» (1901), за который ему со временем будет присуждена Нобелевская премия. В 40-ые годы Т. Манн создает свои наилучшие модерновые романы: «Волшебная гора», «Лотта в Ваймаре», «Доктор Фаустус». Шедевром новелл считается произведение «Смерть в Венеции». Писатель поднимал проблемы борьбы с тоталитаризмом, в своих произведениях сумел передать тревожную атмосферу предвоенной ситуации в Европе; он верил, что каждый человек имеет право на выражение собственного «я», на сохранение себя как личности. В новелле «Марио и волшебник» (1938) писатель через аллегорию показал, как сильные личности стараются манипулировать толпой, как тоталитарный режим искажает личность.

Новелла Томаса Манна меня поразила. Я понимаю, что в мире людей всегда жили и будут жить рядом и несправедливость, добро и зло, честь и бесчестие, смерть и жажда жизни. Но, когда перед тобой так ярко возникают картины пренебрежения к людям, даже издевательство над ними, нескрываемое презрение, хочется кричать, противостоять, будить сонное царство спящих мозгов тех, кто не хочет видеть, как их открыто и бесстыдно зомбируют. В небольшом произведении Т. Манн, немецкий писатель, гуманист XX столетия, сумел воссоздать тревожную атмосферу предвоенной эпохи - перед началом Второй мировой войны. События происходят в Италии. Именно с этой страны началось распространение фашизма, этой «коричневой чумы», которой болели люди. И не только отдельные люди, а и нации!

Т. Манн в новелле «Марио и волшебник» показывает гипнотизера, который вышел на сцену развлекать людей. Под одеждой у него скрыта серебряная нагайка. Неужели люди - звери, что к ним применяют нагайку? Но на это никто не обращает внимания. Маг, волшебник, фокусник, штукарь - вот что интересует и привлекает людей. Они ждут развлечений и не замечают, как теряют самих себя. Гипнотизер обнаруживает над залом свою полную власть: какая-то женщина уже путешествует по Индии, кто-то весело вытанцовывает, кто-то корчится от невыносимой боли - и все это только потому, что так велел, приказал, захотел Чиполло. Он руководит людьми, забирает у них их собственную волю.

А они смеются. Чиполло зовет на сцену официанта Марио, этого простого, искреннего, стыдливого мальчика, и публично проникает в тайну его любви. Фокусник принудил юношу вообразить, что перед ним его любимая девушка Сильвестра; и Марио в обманчивом счастье целует безобразного горбуна...

  • Миг блаженства - звук нагайки
  • и Марио «проснувшийся, от него».
  • А люди смеются...

Всем весело , чары гипнотизера густым туманом обволакивают людей, которые даже не задумываются над тем, что происходит. Им весело. Т. Манн так ярко описал выступление волшебного виртуоза, «мастера развлечений», что хочется убежать с этого вечера, чтобы не видеть и не слышать, как «многоуважаемая публика Трре ди Венере» восхищается «удивительными» «ошеломляющими феноменами». Хорошо, что хоть Марио не дал над собой посмеяться. «Уже внизу Марио неожиданно обернулся, на бегу поднял руку вверх, и сквозь аплодисменты и смех прорвалось два коротких оглушительных выстрела».

Марио убил волшебника . Кое-кто не понимает: за что? И за то, что Чиполло использовал его, как какую-то вещь, за то, что фокусник не учитывает человеческое достоинство, за то, что каждый имеет право на собственную тайну. Кто разрешал Чиполло залазить в душу человека? Он имел на это право?

У литературного Марио был прототип - официант, с которым такой фокус действительно провели на сцене, но реальный «герой дня» нисколько от этого не страдал. Писателю же все не давало покоя - он хотел достучаться до ума и сердец людей, раскрыть им глаза на те ужасы, которые влечет за собой подобный массовый обман людей. Итальянцев «загипнотизировал» Муссолини, немцев - Гитлер, советских людей - Сталин, есть такие «гипнотизеры» в нашей жизни и сегодня. Во всех в них была и есть символическая нагайка, которой они руководят толпой.

Но если мы - свободные люди и хотим жить в демократическом государстве, то должны научиться жить без принуждения и без нагаек, видеть в людях равных себе, уважать друг друга. Смысл бунта Марио именно в этом, он будто говорит: «Люди, опомнитесь, так как вы - люди!» Своим выстрелом Марио сбивает спесь «надлюдей», будит сонных, побуждает к активной жизненной позиции тех, кто еще раздумывает.

«Марио и волшебник» характеристика героев новеллы Томаса Манна

«Марио и волшебник» характеристика героев

«Марио и волшебник» характеристика рассказчика

Образ рассказчика. Рассказчик — человек мыслящий, интеллектуальный, который волнуется за те изменения, которые видит в Италии. Он неоднократно напоминает, что эти события происходят в стране Гомера, проводя аналогию между культурой Италии, которая была колыбелью Европы и Италией, которая стала центром фашизма. Рассказчик болезненно реагирует на проявления зла. Это философ, аналитик, гуманист, добропорядочный человек, не воспринимает жестокости, насилия

«Марио и волшебник» характеристика Чиполлы

Чиполла изображается в единстве двух своих ипостасей — как «сильная личность», то есть образ, связанный с политическими реалиями 20-30-х годов, и как полуфантастический персонаж, созвучный злым волшебникам из древних легенд. Эти ипостаси обнаружены уже в описании внешности фокусника. Его лицо поражает суровой резкостью черт, движения — энергией и самоуверенностью, манера вести себя — дерзостью человека, привыкшего властвовать. А в то же время этот горбун в костюме кавальере напоминает ярмарочного шарлатана XVIII в. Такая двойственность героя подчеркивается двумя деталями его выступления: Чиполла покоряет «подопытных» своей воле и пополняет в себе запас демонической силы.

Каждый номер сеанса «черной магии» Чиполлы направлен на то, чтобы покорить зрителей, сломать их волю, уничтожить в них все признаки индивидуальности, утвердить тотальное господство над ними. При этом Т. Манна интересует психология капитуляции общества перед гибельной для него силой. Подавляющее большинство публики — аморфная масса, которую Чиполла самом деле завораживает своим сверхъестественным даром и одновременно обманывает своей ядовитой демагогией.

Чиполла умело играет на нерве национального чувства толпы. Как показывает экспозиция новеллы, в Торре ди Венере на национал-патриотическую истерию болеют абсолютно все. Болеют дети, которые через искривленные патриотические идеи потеряли естественную способность находить общий язык со сверстниками-иностранцами. Болеет власть, которая обвиняет в пренебрежении законами морали и гостеприимства Италии родителей только потому, что они позволили восьмилетней дочери пробежать голенькой несколько метров до моря. Гипнотизера и публику объединяет «идея нации», которая была одной из составляющих фашистской идеологии.

Манн выявляет не очевидную, но важную связь между «обладателем толпы», которого представляет из себя гипнотизер, и самым толпой. В той части сеанса, где Чиполла отгадывает мысли, оказывается его удивительная способность наполняться энергией публики, чувствовать ее мельчайшие эмоциональные импульсы.

Писатель подводит читателя к выводу о том, что «сильная личность» — это не просто человек, способный управлять человеческими массами, но и идеальный проводник их осознанных и неосознанных желаний. Следовательно продвижения такой личности к вершине власти является не только следствием его собственных усилий или чьей-то протекции. Это еще и показатель духовного климата общества или, так сказать, воплощенная в плоть и кровь ответ на потребность этого общества быть массой, направленной «вождем».

Итак, на первый взгляд жалкий, похожий на шута калека-горбун Чиполла заставляет молодых, сильных и красивых юношей подчиняться его воле. Благодаря своей большой гипнотической силе он способен навязать толпе свою волю. Таким образом гипнотизер достигает безграничного подчинения, уважения и признания своей силы и власти, напоминая злого волшебника.

В новелле изображено гипнотический сеанс Чиполлы, где он демонстрирует незаурядное умение покорять людей с помощью гипноза. Его цель не имеет ничего общего с целями обычных цифровых фокусников, призванных дарить зрителям хорошее настроение. Главное для Чиполлы — издевательство над людьми, демонстрация своей власти над каждым присутствующим.

Наслаждаясь собственной силой, он выставляет на посмешище их святые чувства.

Но проблема заключается не только в Чиполло, но и в самой толпе. Феномен «вождя» и феномен толпы — две стороны одного явления, которое можно назвать феноменом власти.

«Вождю» необходимы массы для воплощения своих замыслов, а толпа, со своей стороны, испытывает потребность подчиняться, она всегда готова стать управляемой армией единомышленников, если появится личность, способная объединить массу своей воле, идеологией, готовностью взять ответственность на себя.

Зрители узнают в «шалуне» «своего» и поддерживают его, аплодисментами одобряя все, что он делает. Именно их поддержка, их вера в его «исключительность», их снисходительность «к его маленьким недостаткам» дают гипнотизеру власть над «толпой». Чиполла все больше унижает людей, даже издевается над ними, но зрители уже этого не замечают.

Злой и напыщенный Чиполла, применяя силу гипноза (идеологического), издевается над своим жертвам, заставляя их делать смешные движения, застывать в унизительных позах. Он экспериментирует над беззащитными душами людей, которые оказались под его властью; их сокровенные мысли возникают обнаженными. Чиполла — точнее зеркало тоталитаризма — для своих грязных манипуляций подбирал людей под давлением собственной воле. Джованотто он говорил: «я тебя уже заметил. Такие люди, как ты, мне больше нравятся, потому что могут понадобиться ».

Этот безжалостный волшебник, который не имеет ни капли человечности и совести, силой своего волшебства превращает множество людей в автоматы, покорные его сатанинской воли.

«Марио и волшебник» характеристика Джованотто

На примере Джованотто писатель показывает, как под влиянием фокусника-гипнотизера происходит разрушение личности: дерзкий и надменный, он, пережив унижение на глазах «толпы», сам готов унизить любого. Именно Джованотто, первый оппозиционер Чиполлы, в конце новеллы становится его первым помощником.

Волшебник заставил Джованотто, юношу, который надеялся на приветствие Чиполлы с публикой, «показать … язык до самого корня», навеял ему жестокие колики в животе — «юноша медленно поднял руки, скрестил их, прижал к животу, Тело его подалось вперед и началось сгибаться все ниже и ниже, почти до самой земли, ноги вывернулись пятками наружу, колени сошлись вместе, а Чиполла обидно называл его «просмаленим болваном», «соленой рыбой», «морской черепахой».

«Марио и волшебник» характеристика образа Марио

Марио — сын мелкого писаря и прачки, парень лет 20-ти, крепкий, полноватый, коротко подстриженный, с зелено-желтыми туманными глазами и плоским носом, покрытым веснушками.

Портрет Марио: «Представьте себе крепкого парня лет двадцати. Коротко подстриженного, с низким лбом и тяжелыми веками над туманно-серыми, с зеленым и желтым отливом глазами. Я хорошо знаю, какие у него глаза, потому что мы часто разговаривали с ним. Верхняя часть лица с плоским носом в веснушках… с толстыми губами, между которыми, когда он разговаривал, виднелись влажные зубы; те губы и глаза придавали его лицу выражение наивной меланхолии, из-за чего мы и симпатизировали Марио. Внешность его совсем не казалась простой, прежде всего благодаря узким, хорошим рукам, аристократическим даже для южанина, — приятно, когда тебя обслуживают такие руки ».

Внимание акцентировано на выражении лица, что свидетельствует о том, какое потрясение нужно пережить, чтобы осуществить такой поступок в финале. Антитеза подчеркивает антагонизм волшебника и официанта системой контрастных деталей: глаза, руки, внешность, телосложение.

Марио «… на время задумывался и забывал все на свете. А потом спешил услужливостью сгладить свою вину. Он держался важно, не мрачно, без деланной любезности, скорее он даже не пытался быть любезным, потому что не надеялся, что кому-то понравится ».

«Целый вечер он, скрестив руки или засунув их в карманы, стоял … внимательно, но не очень весело наблюдал за сценой, вряд ли хорошо понимая, что там происходило. Он был явно недоволен, что в конце еще и пригласили его к участию в спектакле ». А когда Чиполла поманил его пальцем, то «… он покорись. Такая уж у него была профессиональная привычка; а кроме того, по-видимому, психологически не могло произойти, чтобы такой простой парень, как он, не послушался Чиполлы ».

Когда фокусник начал говорить с Марио о том, что хорошо, что пришел на вечер да еще и «обмотал шею таким красивым платком … мало какая из девушек … устоит перед ним …», то Марио пожал плечами. «А может тем движением он хотел скрыть свои истинные чувства …» Хорошие человеческие качества Марио проявились тогда, когда он пытался помочь Чиполло с определением его бывшей профессии: «Но прежде я был некоторое время продавцом в Порто Клементе, — добавил он, как оправдываясь. В его словах было чисто человеческое желание помочь ясновидящему, дать ему путеводную нить ».

Когда Чиполло сказал, что Марио сокрушается из-за любви, парень решительно покачал головой. Но кавальере, выбрав самую прекрасную тему, которой еще ни разу не касался, якобы прочитал имя любимой, которое выкрикнул Джованотто, быстро нарисовал ее словесный портрет: «ангел небесный». Произнося страстные слова, стал привлекать Марио: «Пора тебе увидеть и узнать меня, Марио, любимый мой …» Марио казалось, что это была его любимая «Сильвестра … — в искреннем восторге прошептал он — Поцелуй меня! — Сказал горбун … Иллюзия вызвала чувство безграничного счастья … Горбун хлопнул нагайкой … и Марио, проснувшись, отшатнулся от него ».

Юноша получил жестокое унижение, почувствовал страшную боль: «Он стоял уставившись глазами в пустоту, всем телом подавшись назад и прижимая то одну, то другую руку к своим оскверненным устам, вдруг ударил себя костяшками пальцев по вискам, обернулся и бросился по лестнице вниз.. . Уже внизу Марио неожиданно круто обернулся на бегу, вскинул руку вверх, и сквозь аплодисменты и смех прорвалось два коротких, оглушительные выстрелы ».

Выстрел Марио — закономерен. Он положил злым чарам «сильной личности» конец, и показал перспективу неизбежного наказания любых обладателей толпы: «Ужасный, фатальный исход. А все-таки он принес освобождение — так чувствовал я тогда, так чувствую теперь и не могу иначе ».

Никто не любит, когда его не только обманывают, но и выставляют перед всеми на посмешище. Трудно найти большее унижение. Поэтому Марио находит только одну возможность восстановить чувство собственного достоинства — убить гипнотизера. До события на спектакле мы узнаем об этом человеке немного, известно практически только то, что он служит в Гранд-отеле, откуда выбросили ни за что семью отдыхающих, но в отличии от других служащих, признают только власть денег и силы, ведет себя как нормальный человек и даже подружился с восьмилетней девочкой, которая невольно стала причиной большого скандала. Мы знаем лишь то, что он не поддался иной форме массового гипноза, которая очаровала большинство жителей Торре. Достоинство и ум Марио оказываются сильнее гипноз.

Он становится убийцей — но и победителем. Убийство было для него единственным выходом. И не только для него — бывают преступления, которые прекратить можно только применением силы. Для того, чтобы прекратить другой, массовый гипноз, тоже нужно уничтожения устройства, который его совершал.